М.Л. Калужский
Электронная коммерция: маркетинговые сети и инфраструктура рынка
ОмГТУ. – Москва : Экономика, 2014. – 328 с.

Предыдущая

Оглавление

Следующая

Глава I. Происхождение и сущность сетевой экономики

§ 3. Каузальность системной природы сетевой экономики

Каузальность циклических процессов в экономике выражается в детерминированности экономических явлений, происхождение и развитие которых обусловлено причинно-следственной связью внешних условий институциональной среды и внутренних условий доминирующих экономических отношений. Неравномерность институционального и эконмического развития создаёт дисбалансы, выводящие из равновесия экономические системы и лежащие в основе экономической цикличности.

Согласно теории циклов, выход из системного кризиса неразрывно связан с внедрением инновационных технологий, лежащих в основе следующего экономического цикла. В экономической теории такие системные технологические инновации называют «технологиями широкого применения», порождающими «целое дерево новых технологий, принципиально меняя технологическую структуру народного хозяйства, препятствуя убыванию отдачи факторов производства и тем самым поддерживая экономический рост» [134, с. 6-7]. Они выступают в качестве источника изменений, запускающих механизм следующего большого экономического цикла.

Источники инновационного роста. Основная задача экономического управления сегодня заключается в поиске и активизации механизма экономического роста нового цикла. При этом многие экономисты совершенно справедливо отмечают, что «в текущем пятом Кондратьевском цикле в этом качестве выступают компьютерные технологии» [53, с. 10].

Проблема идентификации цикла заключается в т.н. «технологическом детерминизме», согласно которому источник инноваций нового экономического цикла следует искать исключительно в сфере производственных технологий [169, с. 17-21]. Авторы множества концепций сходятся в одном: очередной цикл заканчивается, а «старые базисные инновации – информационные технологии, компьютеры и Интернет – не генерируют достаточного количества вторичных инноваций, которые обеспечили бы рост продуктивности факторов производства, а новые базисные инновации пока не появились» [134, с. 11].

Объясняется это тем, что информационные технологии, компьютеры и Интернет сами являются вторичным продуктом от использования технологических возможностей инновационных компаний. Выход предлагается искать в интенсификации действия механизмов прежнего цикла [51]. Однако такой подход способен выявить пути улучшения общеэкономических показателей, но не в состоянии обеспечить высокую конкурентоспособность в рамках нового экономического цикла.

В мировой экономике сложилась небывалая ситуация: экономическое пространство стало глобальным, что привело к исчерпанию возможностей для экстенсивного экономического роста. Поэтому в условиях падения совокупного спроса и замедления экономической динамики локомотивом инноваций нового цикла становится не сфера производства, а сфера распределения. Производство играет ведущую роль там, где есть неохваченные рынки. При глобальном перепроизводстве в экономике инновационная активность сосредотачивается там, где сосредотачивается спрос – т.е.
в сфере распределения.

Таким образом, кажущееся отсутствие решения не свидетельствует об ущербности теории циклов. Проблема традиционного подхода заключается в том, что он оперирует старыми моделями и ищет ответы с использованием старых инструментов. Вместе с тем, каждый новый экономический цикл предполагает наличие принципиально новых источников экономического роста. История не знает примеров, когда бы новый цикл был бы связан с инновациями старой экономической среды. Это было бы продолжением старого цикла. Каждый новый макроэкономический цикл подразумевает возникновение новых технологий, формирование новых институтов и кардинальное изменение экономических отношений.

Решение всё-таки есть. Используя экзогенный подход, для поиска ответа достаточно обратиться к экономической практике, выделив те технологические решения, которые демонстрируют в условиях кризиса непропорционально большие показатели роста. Такие показатели не просто являются следствием экономических инноваций, которые могут наблюдаться и в традиционной экономике. Они свидетельствуют о глубокой трансформации экономических отношений, связанных с формированием новых рутин и неформальных институтов. А это уже новый вектор экономического развития.

Там, где в результате анализа будут выявлены объективно существующие структурные дисбалансы, а также активно развивающиеся технологии их ликвидации, следует искать точки роста нового экономического цикла. Потенциал этого цикла будет определяться размеров выявленных дисбалансов. Сегодня такие дисбалансы связаны в первую очередь со сферой распределения и технологиями, повышающими доступность и оперативность глобальных сделок.

В 2010 году были опубликованы результаты исследования кондратьевских волн в мировой экономической динамике, проведенного А.В. Коротаевым и С.В. Цирель при поддержке Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Экономика и социология знания» (подпрограмма «Комплексный системный анализ и моделирование мировой динамики»). Согласно результатам проведенного исследования авторами был сделан вывод о том, что «эпоха информации и телекоммуникаций» исчерпала резервы для сохранения существующих темпов роста и что пока не существует прорывных технологий, способных вывести мировую экономику на новый виток развития.

Единственно возможный выход из кризисной ситуации авторы доклада увидели «в резком сокращении неравенства между ядром и периферией Мир-системы и быстром распространении уже существующих технологических достижений в наиболее населенных странах третьего мира» [96, с. 208]. Таким образом, вектор экономического развития ощутимо смещается из сферы промышленного производства в сферу товарного распределения. Новый тренд коренным образом меняет не только структуру рынка, но и структуру экономических отношений.

Огромную роль в теоретическом обосновании роли и места технологий нового цикла может сыграть институциональная теория. Именно она сосредотачивает своё внимание на трансакционных издержках, которые играют определяющую роль в экономике распределения. Неудивительно, что традиционная экономическая теория, основанная на производственных показателях, попросту не видит тех возможностей и процессов, которые уже доминируют в мировом экономическом развитии.

Институциональный цикл может стать тем единым знаменателем,
к которому будут сведены все виды экономических циклов [79, с. 90]. Любые экономические циклы, так или иначе, связаны с изменением институциональных отношений. Поэтому институциональные циклы можно «привязать» к экономическим циклам, разделив на малые, средние и большие в соответствии с длительностью макроэкономических циклов.

Институты всегда вторичны по отношению к экономическим процессам. Однако, независимо от длительности и характера экономического цикла, институциональные изменения легко укладываются в единую систему координат. Именно поэтому их можно использовать в качестве универсального индикатора экономической цикличности.

Это позволит решить серьёзную методологическую проблему теории циклов, связанную с интеграцией показателей, характеризующих движущие силы экономических циклов. Невозможно, например, даже сопоставить между собой роль банковского кредитования и производства у
К. Жугляра и роль трансакционных издержек и потребительского спроса сегодня. Однако по косвенным признакам институциональных изменений выделить отдельные стадии развития институционального цикла и определить их продолжительность вполне возможно.

В отличие от предыдущих подходов, такой подход связан с анализом взаимной корреляции макроэкономических и институциональных процессов. Для проведения анализа циклического развития достаточно определить институциональное основание инноваций и точки роста в экономической динамике. Дальнейший анализ осуществляется путём сопоставления изменений в экономических и институциональных отношениях.

Компьютерная революция. Начало эпохи персональных компьютеров часто сравнивают с новой индустриальной революцией по степени влияния, которое она оказала на развитие мировой экономики. Р.Дж. Гордон, например, отмечает: «Третья индустриальная революция началась примерно в 1960 г. с первого коммерческого использования компьютера
и закончилась изобретением Интернета, а также электронной коммерции в 1990-е годы» [52, с. 56].

И, если на первом этапе компьютеры не воспринимались как одна из «технологий широкого применения», то уже к концу XX века их стали ассоциировать с понятием «новая экономика». Первоначально это понятие, появившееся в 1980-х гг., обозначало экономику постиндустриального общества, ориентированную на сферу услуг. Однако в 1990-х гг. этим термином стали обозначать сферу экономической жизни, связанную с использованием компьютерных технологий.

В институциональном контексте под «новой экономикой» сегодня понимается «такое влияние высоких технологий на экономическое окружение, которое ведет к изменению отдельных макроэкономических параметров» [156, с. 161]. При этом к новой экономике относят биотехнологии, микроэлектронику, интернет-технологии и ряд других направлений, которые формально принадлежат к различным отраслям экономической деятельности.

Отличительная черта новой экономики заключается в том, что научные направления объединяются в ней не по формальным признакам, а на основе общности методологии. М. Кастельс отмечает: «... генная инженерия сосредоточена на декодировании, управлении и возможном перепрограммировании информационных кодов живой материи. … биология, электроника и информатика, по-видимому, сближаются и взаимодействуют в области применений, открытия новых материалов и, что более фундаментально, в своем концептуальном подходе...» [84, с. 50].

В рамках экономического цикла новая экономика эволюционировала от доминирования производства персональных компьютеров в качестве базовой группы товаров к преимущественному производству компьютерных технологий. При этом отличительная особенность новой экономики состояла в сверхприбыли, получаемой производителями от использования её достижений.

В качестве иллюстрации можно привести различающиеся более чем
в 50 раз предельные оптовые цены на микропроцессоры компании «Intel» в компьютерном супермаркете «Никс» (по состоянию на 21.07.2013):[7]

CPU Intel Xeon E5-2690 2.9 GHz/8core/2+20Mb … = 1839,00 US$;

CPU Intel Celeron 450 2.2 GHz/1core/512K … = 34,40 US$.

Стоимость сырья для изготовления обоих микропроцессоров практически одинаковая. Мало того, в течение жизненного цикла (1-2 года) цена самого дорогого микропроцессора поэтапно опускается до цены самого дешёвого. Неизменной остаётся лишь ценовая линейка, верхнее значение которой отражает покупательную способность клиентов в высшей ценовой категории, а нижнее значение – стоковую цену на рынке.

Такое положение может сохраняться там, где у каждой новой модификации продукта имеются весьма существенные для покупателей преимущества. Это не может продолжаться долго – рынок очень скоро перегреется. Проблема ещё и в том, что жизненный цикл компьютерных технологий как товара в несколько раз короче цикла их применения. Так, например, если ассортиментная линейка персональных компьютеров полностью обновляется примерно раз в 1,5-2 года, то срок их эксплуатации
в среднем составляет 5-6 лет. Поэтому взлёт продаж новой технологии в период завоевания рынка отнюдь не гарантирует сохранения высоких показателей продаж даже в условиях монополизма.

Отсюда следует вывод о том, что главным фактором ценообразования в новой экономике является способность продавца предложить конкурентоспособный продукт для решения проблем клиентов. Это обстоятельство имеет гораздо большее значение, нежели номинальные параметры продукта или издержки, связанные с его производством.

Специфика компьютерных (информационных) технологий такова, что стоимость конечного продукта формируется на уровне освоения технологий и на уровне его использования. Между этими уровнями конечный продукт практически ничего не стоит. Уровень освоения технологий подразумевает внедренческие затраты на разработку и освоения производства товара. Уровень использования товара подразумевает ту часть будущей прибыли от применения товара, которой покупатели готовы поделиться при его покупке. Если конечный потребитель не видит острой необходимости в покупке новой модификации товара, то спрос исчезает.

В случае если продукт виртуален или близок к тому, его рыночная стоимость определяется не производственными издержками (которые минимальны) и не биржевой стоимостью ценных бумаг производителя, а той сравнительной выгодой, которую покупатель получает от его использования. Жизнь наглядно показала, что все представления о возрастающей доходности компьютерных технологий оказались мифом [157, с. 394].

Клиент заплатит за инновационный продукт высокую цену в том случае, если впоследствии он окупит затраты за счет повышения своей сравнительной конкурентоспособности. Но если клиент приобретает продукт
в условиях, когда он уже есть у большинства конкурентов, то потребительская стоимость этого продукта будет определяться лишь его доступностью. Если же можно использовать нелицензионную копию этого или альтернативного продукта, то его потребительская стоимость вообще стремится к нулю.

Для новой экономики требуется принципиально иная методология анализа экономической эффективности инноваций. Одним из вариантов может стать, например, полное или частичное игнорирование технических параметров компьютерной техники, когда учёт ведется на основе средневзвешенных показателей, характерных для текущей ассортиментной линейки. В противном случае мы получаем умопомрачительные показатели, как например: «в течение жизни одного поколения в 1970-1990-е гг. цена компьютеров понизилась более чем в 10 тыс. раз, или в среднем ежегодно на 30-40%» [111, с. 5].

Следует понимать, что покупатель платит не за компьютер с мегагерцами и гигабайтами, а за решение с его помощью своих текущих задач. Рыночная стоимость компьютера определяется не внутренней ценностью (металл и пластмасса стоят копейки), а ценностью решений, достигаемых
с помощью компьютера. У этого продукта вообще нет минимальной стартовой стоимости, как, например, у золотых украшений.

Стоимость конечного продукта здесь определяется безальтернативностью его использования. Пока альтернативы нет – продукт востребован. Как только появляется более привлекательная альтернатива, его цена опускается до нуля и все инвестиции в его производство сгорают.

В качестве подтверждения вышеизложенного можно сослаться на мнение американского маркетолога М. Леле о том, что получать прибыль выше среднеотраслевого уровня могут только компании, занимающие по какому-либо значимому параметру монопольное положение на рынке (т.е. системные) [107]. Как только монопольное положение на рынке утрачивается, вместе с ним улетучивается и сверхприбыль.

Другой американский экономист, К. Шапиро, также отмечает, что комбинация глобализации спроса и предложения лишь усиливает в среднесрочной перспективе монопольные тенденции на рынке [23, с. 352]. При этом, вопреки традиционной экономической теории, монополисты на этом рынке ведут себя «как совершенные конкуренты» [156, с. 167-168].

Объясняется такое поведение очень просто: давление на монополистов оказывают не столько (большей частью потенциальные) конкуренты, сколько сам потребительский рынок. Единственно возможная стратегия
в таких условиях – стратегия «снятия сливок», когда цена на новый товар сначала запредельно завышается, а затем поэтапно снижается по мере отработки целевых сегментов рынка.

Поэтому, если в 1990-е гг. новая экономика была обусловлена в первую очередь компьютерными технологиями, то на рубеже веков цикл развития «новой экономики» завершился кризисом доткомов.[8] Отчасти кризис был связан с непониманием экономическими субъектами специфики такого рода бизнеса. Если на начальном этапе субъекты новой экономики демонстрировали умопомрачительные показатели рентабельности, то впоследствии ситуация кардинально менялась. Среди основных отличий новой экономики можно выделить как минимум две её особенности, вызвавшие впоследствии кризис 2000-2001 гг.:

1.  Убывающая полезность. Выгоды от использования новых технологий не связаны напрямую с производством материальных благ. Они определяются не внутренними характеристиками продукта, а условиями его применения. Жизненный цикл таких технологий очень короток. Всё, что не окупилось в самой ближайшей перспективе, стремительно устаревает
и утрачивает свою ценность. Тогда как преимущества, получаемые от использования информационных технологий, имеют смысл только в условиях отсутствия таковых у конкурентов.

С другой стороны, стратегии производителей, построенные на постоянном обновлении версий и расширении функционала технологий, тоже со временем перестают давать эффект, поскольку запросы потребителей не успевают за предложением продавцов. Тут есть определённая закономерность: чем сложнее информационная технология, тем уже область её применения и тем меньше связанный с нею платёжеспособный спрос.

2.  Убывающая доходность. В условиях глобального открытого рынка информационных технологий попытки не то что повышать, но даже удерживать доходность на фиксированном уровне неизбежно ведут к кризису. Примером противодействующей реакции открытого рынка может служить создание в феврале 1998 года «Open Source Initiative» (OSI) – организации, продвигающей открытое программное обеспечение в ответ на агрессивную маркетинговую стратегию компании «Microsoft».

Особенность ситуации заключается в том, что многомиллионная аудитория и свободный доступ в Интернет до нуля опускает входной барьер на рынке, что позволяет за счёт масштабов окупить затраты любому, кто окажется в состоянии бросить вызов существующим лидерам. Причём успех гарантирован, если предлагаемый продукт будет бесплатным. Примером может служить триумфальное шествие по миру социальных сетей, буквально «похоронивших» платные почтовые сервисы.

Неудивительно, что в результате действия описанных закономерностей произошло углубление дисбаланса между ожиданиями инвесторов и реальной стоимостью компаний, приведшее к кризису. Например, М. Кастельс отмечал, что перед кризисом доткомов (в 2000 г.) инвестиции, связанные
с информационными технологиями, составляли в США до 50% всего объёма частных капиталовложений [83, с. 122]. Инвесторы попали в ловушку собственных ожиданий тогда, когда спрос на компьютерные технологии уже обвалился, а их производство подпитывалось не продажами, а привлечением инвестиций.

Это не могло не привести к обвалу в виде кризиса доткомов. Компьютерные технологии перестали быть двигателем экономического развития. На смену создателям компьютерных технологий в авангарде экономического прогресса пришли их пользователи. Компьютерные технологии превратились в общедоступный инструмент с обычной общеэкономической рентабельностью производства.

Промышленная миграция. Новая экономика привела к глубинной трансформации не только экономических, но и производственных отношений, в результате которой произошло размежевание разработки и производства продукции. На 1990-е гг. приходится пик массового переноса промышленного производства из развитых стран в страны Юго-Восточной Азии, и в первую очередь – в Китай. Экономия на стоимости рабочей силы позволяла производителям получать прибыль, многократно превышающую среднеотраслевые показатели.

Больше всех от этого выиграла Китайская народная республика. Определяющую роль в изменении структуры мировой экономики сыграла формула, предложенная китайским правительством западным инвесторам: «доступ к китайскому рынку (труда) в обмен на современные технологии» [60, с. 26].

Это дало огромный толчок подъёму китайской экономики и началу китайского экономического чуда. Только за 1981–2000 гг. в КНР на производство пришло дополнительно 288 млн. человек. В стране ежегодно создавалось около 8 млн. новых рабочих мест. Японские эксперты подсчитали, что в 2001 г. в КНР стоимость труда была в 30 раз ниже, чем
в Японии. В результате цена услуг в Китае была в 8,44 раза ниже, чем
в Японии, а цены на промышленные товары ниже в 2,49 раза [60, с. 15].

Следует отметить, что для западных инвесторов значительное снижение производственных издержек отнюдь не сопровождалось столь же значительным снижением розничных цен. Наоборот, этот процесс сопровождался усилением роли финансового сектора и сферы услуг в экономике,
а также их глобализацией за счёт непропорционально возросшей нормы прибыли крупных корпораций.

Итогом стала ситуация, когда за счет изменения структуры ценообразования на товары, производимые в Китае и других странах Юго-Восточной Азии, были созданы условия для преимущественного развития новой постиндустриальной экономики. Больше всего от этого выиграл банковский сектор, кредитовавший всех участников торговой цепи, а также финансовый сектор за счёт массового притока свободных ресурсов на фондовые рынки.

Большинство крупнейших транснациональных корпораций (80% или 400 из почти 500) [60, с. 24] осуществили инвестиции в создание производственных мощностей в Китае. При этом можно сказать, что производственные издержки, сниженные до своего минимума, перестали играть определяющую роль в экономике и стали учитываться «при прочих равных».

Этому есть экономическое объяснение: до кризиса новой экономики 2000-2001 гг. большая часть прибыли ТНК создавалась не на производстве, а в финансовом секторе и торговле. Казалось, что так будет продолжаться вечно. В западной экономической теории даже появилось понятие «интеллектуальная компания» (стремящаяся к отказу от материальных активов). При этом степень «интеллектуальности» определялась соотношением между рыночной капитализацией и стоимостью материальных активов.

Так, например, американский экономист Т. Стюарт, призывая отказываться от реальных активов в пользу интеллектуальных ресурсов, приводит сравнительную характеристику компаний «Microsoft» и «IBM». Согласно этим данным рыночная капитализация компании «Microsoft» составляла в 1996 году 85,5 млрд. долларов против 70,7 млрд. долларов
у «IBM». Тогда как стоимость материальных активов за вычетом амортизации у компании «Microsoft» составляла лишь 930 млн. долларов против 16,6 млрд. долларов у «IBM» [157, с. 377].

В этом заключалась стратегическая ошибка экономической политики развитых стран Запада, в результате которой материальные активы и производственные технологии перетекли в Китай. Проблема состояла в том, что «рыночная капитализация» компаний определялась биржевой стоимостью их ценных бумаг и рейтинговыми показателями, являясь, по сути, банальным финансовым пузырём. Тогда как реальная стоимость компаний, основанная на показателях производства и продаж, в условиях надувания пузыря никого не интересовала.

Обратной стороной проблемы была иллюзия возможности сохранения контроля над рынками, технологиями и системами распределения стран т.н. «золотого миллиарда» вне сохранения контроля над производством. В результате лидеры «новой экономики» утратили контроль над производственными мощностями. Кризис доткомов существенно снизил их конкурентные возможности и открыл доступ сверхдешёвым китайским товарам на западные рынки. В качестве примера можно привести 5-10-кратную разницу в стоимости фирменного iPhone от компании «Apple»
и его китайского «аналога».

В 2000-2001 гг. пузырь новой экономики безо всякого внешнего воздействия достиг пределов своего роста и лопнул, что ударило по «интеллектуальным компаниям», капитализация которых резко снизилась. Китай получил в своё распоряжение мощнейший технологический ресурс в виде западных технологий и производственных мощностей для дальнейшего развития, что только усилилось со вступлением КНР во Всемирную торговую организацию в 2001 году.

Основным результатом вступления Китая в ВТО «стал опережающий рост экспорта с 249 млрд. долл. в 2001 г. до 1200 млрд. долл. в 2007 г. В итоге положительное сальдо торговли товарами и услугами (превышение экспорта над импортом) стремительно росло: 2001 г. – 23 млрд. долл., 2002 г. – 31, 2003 г. – 23, 2004 г. – 67, 2005 г. – 120, 2006 г. – 180, 2007 г. – 264 млрд. долл.» и т.д. [60, с. 18].

Там, где в «постиндустриальной» западной экономике наблюдался значительный спад производства, в КНР происходил обратный процесс – резкое увеличение производственных мощностей и доходов от их использования. Если в период новой экономики китайцы пытались воспроизводить западные технологии, то после его завершения они стали эти технологии массово скупать. Самый типичный пример – покупка в 2004 г. за 1,25 млрд. долларов у корпорации «IBM» бизнеса по производству персональных компьютеров крупнейшей китайской компьютерной корпорацией «Lenovo» [60, с. 27-28].

Китайское экономическое чудо разрушило западную систему воспроизводства инноваций, основанную на получении сверхприбыли. Теперь от появления западной технологической новинки до появления её китайского клона проходят месяцы. Причём, зачастую китайские клоны опережают выход на рынок инновационной продукции держателей патентов, разрыв
в качестве между ними постепенно сокращается, а разница в цене делает китайские товары более привлекательными.

Вывод один – время сверхприбылей в компьютерной отрасли прошло. Это окончательно похоронило новую экономику и открыло дорогу инновационным технологиям следующего экономического цикла – «сетевой экономике».

Сетевая экономика. Кризис доткомов в 2000-2001 гг. ускорил процесс формирования нового направления экономического прогресса – сетевой экономики. Говоря языком теории систем, в результате спонтанной бифуркации экономика перешла на более высокий уровень системной самоорганизации. Как отмечает К. Келли: «компьютерные чипы и коммуникационные сети создали такой сектор экономики, который привел к трансформации всех других её секторов» [7, с. 5].

Этому сектору можно дать следующее определение: Сетевая (электронная, цифровая) экономика – это коммуникационная среда экономической деятельности в сети Интернет, а также формы, методы, инструменты и результаты её реализации.

Сетевая экономика представляет собой не просто новые формы, методы и технологии ведения бизнеса. Сетевая экономика – это ещё и принципиально новая институциональная среда. Как указывает тот же
К. Келли: «коммуникации, которые, в конце концов, и являются тем, что мы понимаем под цифровыми технологиями и средствами связи, – не просто сектор экономики. Коммуникации – это сама экономика» [7, с. 5]. Руководитель Центра исследовательских и образовательных проектов ИСК РАН М.А. Никитенкова также отмечает, что «наибольший эффект роста производительности происходит не при производстве ИКТ [информационно-коммуникационных технологий] …, а при использова-
нии ИКТ» [118].

Коммуникационные возможности частных лиц, небольших и крупных фирм существенно сближаются, равно как и охват целевой аудитории. Расстояния не имеют значения, а географические границы рынков стираются. Главным параметром рыночного успеха становится доступ к сетевой инфраструктуре и уровень её использования. В результате развитие сетевой экономики характеризуется двумя ключевыми параметрами:

1) удельным весом ИТ-сектора, т.е. производящими и инфраструктурными компаниями;

2) удельным весом компаний, строящих свои конкурентные стратегии на сокращении трансакционных издержек через использование интернет-технологий.

Тут есть вполне различимый качественный институциональный прорыв – переход экономической инициативы от транснациональных корпораций к потребителям их технологической продукции. Мы имеем дело не просто с «вторичными инновациями», о которых пишет академик В.М. Полтерович [134, с. 11]. Мы имеем дело с формированием нового институционального цикла.

Институциональный анализ позволяет достаточно чётко разделить новую экономику и сетевую экономику. В новой экономике (компьютерной революции) технологические инновации были связаны со снижением внутрифирменных издержек и повышением экономической эффективности производства. В сетевой экономике произошел крутой разворот в сторону снижения трансакционных издержек за счет преимущественного развития коммуникационных технологий.

Согласно закону Р. Меткалфа полезность сети для пользователей
и для экономики в целом возрастает пропорционально квадрату числа её участников, т.е. экспоненциально. В условиях сетевой экономики размеры организации определяются не объёмами продаж или производства, а степенью самостоятельности в осуществлении трансакций. Теперь, если «дешевле осуществлять трансакции самой, организация растет, если наблюдается противоположное, она сжимается. Индустриальная эпоха повлияла на внутренние трансакции, но сети снизили ценность централизованного контроля и уменьшили объем дорогостоящих действий административного характера» [125, с. 622].

До сих пор трансакции не воспринимались экономической наукой
в качестве двигателя социально-экономического прогресса. Однако структурные изменения в мировой экономике вывели сферу товарного распределения на лидирующие позиции. В первую очередь, это связано с удешевлением стоимости рабочей силы из-за массового переноса производств в страны Юго-Восточной Азии и непропорционального роста финансово-банковского сектора.

В мировой экономике сложилась парадоксальная ситуация, когда непроизводственные доходы во много раз превысили доходы от производственной деятельности. Именно эта ситуация, наложившись на компьютерную и интернет-революции в сфере коммуникаций, спровоцировала качественный прорыв в институциональном развитии.

Экономическая ре-эволюция, связанная с появлением сетевой экономики, привела к значительному сокращению трансакционных издержек. Причём не только финансовых и трудовых издержек. Но, что гораздо важнее, она привела к сокращению временных издержек. Если раньше товародвижение от производителя к потребителю занимало месяцы, то теперь с помощью электронной коммерции товар может переходить в собственность покупателя практически мгновенно.

В результате трансформировался не только рынок. Трансформации подверглись вековые устои неформальных институтов, прежде всего – традиции, правила и стереотипы ведения бизнеса. Р. Коуз, формулируя определение фирмы, указывал, что её институциональный смысл заключается в осуществлении рыночных трансакций при условии, что «внутрифирменные издержки меньше, чем издержки рыночных трансакций» [104, с. 12]. В сетевой экономике, наоборот, издержки рыночных трансакций оказываются меньше внутрифирменных издержек.

Таким образом, сетевая экономика разрушает само экономическое основание для создания больших корпораций. Им не смену приходят новые более мелкие узкоспециализированные компании, оказывающие услуги одновременно множеству сторонних клиентов. Больше нет смысла в выполнении всех экономических функций в рамках одной корпорации. Компания может сосредоточить усилия на выполнении наиболее рентабельных функций, доверив реализацию всех остальных независимым рыночным посредникам.

Применительно к концепции институционального цикла можно сказать, что сегодня сетевая экономика завершает стадию институционального роста. Структурные изменения уже произошли, рутины и неформальные институты сформировались и налицо ускоренные темпы роста в отдельно взятой сфере экономических отношений.

Сетевая экономика уже оказала огромное влияние на структуру и содержание институциональных отношений. Это выразилось не только в значительном снижении издержек на обмен и использование информации. Институциональное доминирование сферы производства постепенно трансформируется в доминирование сферы распределения.

Формальные институты государств по всему миру оказались не готовы к появлению сетевой экономики. В России, например, официальная статистика до сих пор пока не выработала даже методик оценки происходящих там процессов. Становление сетевой экономики напоминает открытие нового измерения, результаты процессов в котором ощутимо влияют на экономическую реальность, но в других измерениях по-прежнему не видны.

Облачные вычисления и виртуальный бизнес. Технологически перспективы дальнейшего развития сетевой экономики связаны с внедрением облачных вычислений (cloud computing) и обусловленных ими бизнес-технологий. Облачные вычисления появились довольно давно. Технология виртуализации была предложена корпорацией «IBM» ещё
в середине 1960-х гг. Однако особую актуальность она приобрела только с развитием широкополосного Интернета, сделавшего доступным её широкое применение.

Экономическая сущность облачных вычислений заключается в использовании общедоступного сетевого доступа к пулу вычислительных ресурсов (серверам, сервисам и приложениям), предоставляемого внешними провайдерами в сети Интернет. Институциональная сущность облачных вычислений заключается в экономии на трансакционных издержках, связанных с содержанием собственной информационной инфраструктуры (серверов, системных администраторов, программистов и т.д.).

Национальный институт стандартов и технологий США выделяет следующие особенности облачных вычислений [16, с. 3]:

1.  Самообслуживание по требованию – любой пользователь получает необходимые услуги автоматически в момент обращения без личного контакта с поставщиком услуг 24 часа в сутки, 7 дней в неделю.

2.  Широкий доступ – клиент получает возможность пользоваться облачными вычислениями, используя широчайший спектр общедоступного периферийного оборудования (ноутбук, мобильный телефон, персональный компьютер и т.д.).

3.  Объединение ресурсов – облачные вычисления включают в себя одновременное хранение, обработку, память и полосу пропускания сети, освобождая пользователя от необходимости приобретения, содержания и обновления соответствующего оборудования.

4.  Быстрая эластичность – пользователь облачных вычислений получает мгновенный неограниченный доступ к любым технологическим ресурсам, в любом количестве и в любое удобное для себя время.

5.  Взвешенное обслуживание – облако автоматически оптимизирует использование предоставляемых ресурсов, адаптируя их к особенностям получаемых запросов (например, хранение, обработка, пропускная способность, активные учетные записи пользователя и т.д.).

Применение облачных вычислений подразумевает три основные модели обслуживания и четыре модели развёртывания [121, с. 9-13, 34-45].

Модели обслуживания различаются по критерию предоставляемых услуг:

1.  SaaS (Software as a service) – предоставление сетевого доступа к облачному программному обеспечению. Все расчёты производятся в облаке, что высвобождает аппаратные ресурсы пользователей, снижая технические требования к их оборудованию. Облако одинаково воспримет запрос с мобильного телефона и персонального компьютера, из web-браузера и через программный интерфейс.

2.  IaaS (Infrastructure as a Service) – предоставление облачной инфраструктуры как услуги. Облако предоставляет пользователю возможности обработки, хранения и передачи информации, в рамках которых он может самостоятельно устанавливать произвольное программное обеспечение
и управлять им.

3.  PaaS (Platform as a Service) – предоставление облачной платформы для размещения внешних приложений, библиотек и инструментов, поддерживаемых провайдером. Пользователь может управлять не только настройкой конфигурации облачной инфраструктуры, но и самостоятельно управлять операционными системами, хранением данных и развернутыми запросами.

Рыночным субъектам теперь не нужно содержать программистов и системных администраторов, создавать внутрикорпоративные сети «Extranet», зависеть от дорогостоящего компьютерного оборудования и т.д. Все эти задачи можно решать дистанционно с минимальными эксплуатационными затратами и обращениями к провайдерам интернет-услуг.

Тогда как модели развёртывания различаются по критериям целевых функций, платности и доступности предоставляемых услуг:

1.  Частное облако (Private cloud) – ориентировано на использование одним хозяйствующим субъектом для внутрифирменных целей. Такое облако может принадлежать как самому хозяйствующему субъекту, так
и внешнему провайдеру.

2.  Публичное облако (Public cloud) – ориентировано на свободное использование широкой аудиторией пользователей. Такое облако может принадлежать некоммерческим организациям или государственным учреждениям, которые и определяют условия предоставления услуг.

3.  Гибридное облако (Hybrid cloud) – ориентировано на решение технических задач по координации обмена информацией между несколькими облачными инфраструктурами.

4.  Общественное облако (Community cloud) – ориентировано на решение общественно значимых задач. Управлять таким облаком может заинтересованная общественная организация или внешний провайдер.

Применение облачных технологий значительно снижает трансакционные входные барьеры для новых участников сетевого рынка. Они освободились от затрат на приобретение и эксплуатацию компьютерной техники, решая те же задачи через покупку процессорного времени, дискового пространства и пропускной способности в облачных приложениях. Это намного эффективнее самостоятельного развития «с нуля», так как пользователи получают готовые решения, реализованные с учетом опыта и знаний разработчиков.

Некоторые авторы предрекают облачным технологиям способность уже в самое ближайшее время «интенсифицировать динамику текущей длинной волны» [169, с. 20]. Предпосылки для этого имеются и связаны они с тенденцией бурного развития новой формы организации бизнеса – «виртуальными организациями».

Виртуальная организация подразумевает формирование локальной управленческо-технологической и информационной среды за счет временного объединения ресурсов различных субъектов [65, с. 177-178]. Такие организации могут не иметь ни юридической оформления, ни постоянного офиса, ни постоянных сотрудников. Они спонтанно создаются в сети Интернет для решения какой-либо задачи при наличии платёжеспособного спроса [2].

Первичной средой для создания виртуальных организаций обычно выступают открытые профессиональные сообщества в сети Интернет. Участники таких сообществ размещают информацию о своих профессиональных возможностях, интересах и потребностях, образуют мини-сообщества, рекрутируют сотрудников и объединяются для решения экономических задач [171, с. 65].

Облачные технологии ведут размыванию межфирменных границ. Месторасположение сотрудников компании в таких условиях вообще не имеет значения. Они могут находиться в разных частях земного шара, синхронно решая поставленные задачи. Равно как и клиенты могут приобретать товары фирмы у виртуальных продавцов по всему миру вне традиционных сбытовых сетей независимо от своего местонахождения.

Такая схема организации бизнеса привела к парадоксальному результату: сбытовая инфраструктура в сети начала жить своей собственной жизнью. Она больше не привязана к производителям и торговым посредникам. Наоборот, сетевые посредники постепенно превращаются в аутсорсеров, а производители не контролируют ничего, кроме своих отпускных цен.

В условиях мгновенного общения и передачи большого количества информации, бизнес-процессы больше не ограничиваются формальными рамками и могут вообще не иметь вертикальной структуры. Тогда как производственные процессы не привязаны к конкретным производствам,
а число сотрудников виртуальных организаций динамично изменяется в зависимости от стоящих задач.

В результате, основанная на применении облачных технологий, виртуальная организация стремительно адаптируется к рыночным изменениям. К. Келли пишет: «В сетевой экономике основная цель фирмы – не максимизация ценности фирмы, а максимизация ценности фирменной сети» [7, с. 67]. На первое место здесь выходит скорость реакции на сигналы рынка, способность исполнителя быстро принять и эффективно выполнить полученный заказ.

Благодаря облачным технологиям произошёл институциональный поворот от макроэкономических понятий «полная занятость» и «постоянная занятость» к новому микроэкономическому понятию «проектная занятость». Использование интернет-рекрутинга в профессиональных сетях коренным образом меняет принципы организации бизнеса. Возникнув
в начале 2000-х гг., профессиональные сообщества быстро превратились
в глобальный рынок труда для современной сетевой экономики.

В качестве примера можно привести французскую социальную сеть «Viadeo», созданную 20-ю энтузиастами в 2004 году. Сегодня «Viadeo Group» владеет 12 глобальными офисами, в которых работает более 400 сотрудников, а пользовательская база сети включает 45 миллионов человек из 226 стран. Аналогичные сети существуют в России («Профессионалы.ру»), США («Elance»), Китае («Tianji»), Индии («ApnaCircle»), Южной Америке («UNYK») и многих других странах.

Практикуемая в виртуальных организациях удалённая занятость значительно повышает производительность труда и снижает затраты как работодателя, так и самих сотрудников. Указанный процесс уже идёт и он не привязан ни к крупным корпорациям, ни к ведущим экономикам. Так, например, уже в 2005 году в Австралии более 29% сотрудников крупных компаний работало вне офиса, тогда как в США этот показатель составлял 34% [97, с. 104]. В России пока не ведётся подобная статистика. Однако судя по стремительно формирующейся инфраструктуре удалённой занятости, развитие этой области не отстаёт от общемировых тенденций.

Опираясь на облачные технологии, сетевая экономика позволила унифицировать требования работодателя, упростив процессы управления кадрами и персоналом. По сути, облачные технологии превратили иерархические отношения «работник – работодатель» в виртуальное сотрудничество равноправных субъектов на добровольной основе.

Институциональное значение виртуальной среды трудно переоценить. Облачные технологии не просто стали одним из общедоступных инструментов корпоративного управления. Они сформировали принципиально новую среду экономической деятельности, где действуют иные законы распространения информации и наблюдается иная, более высокая эффективность коммуникаций.

Перспективы институциональной трансформации. Сетевая экономика как новая форма экономических отношений вызвала глубинную трансформацию институциональных процессов. Причиной этого явления стала оптимизация информационных потоков и резкое сокращение трансакционных издержек. И, хотя в окончательном виде сетевая экономика пока ещё не сформировалась, она уже оказывает огромное влияние на экономические тренды.

Всё это делает сетевую экономику не только ключевым фактором нового экономического цикла, но и причиной коренного реформирования институциональной структуры мировой экономики. Не случайно многие авторы определяют развитие сетевых технологий как «поворотный момент в истории, не менее значимый, чем промышленная революция» [44,
с. 10].

Сетевая экономика, в отличие от предшествовавшей ей «новой экономики», вышла за рамки существующих институтов, активно формируя собственную уникальную (системную) институциональную среду с новыми участниками, институтами и институциями. Тут пока нет проигравших, за исключением участников «несетевого» рынка. Выигрывают от освоения нового поля деятельности все.

Например, сегодня в России темпы роста ИТ-отрасли уже превышают средний темп роста ВВП почти в три раза. Причём сохранение такой динамики ожидается на период до 2018 года включительно. Ежегодный прирост объёма венчурных инвестиций в ИТ-отрасль прогнозируется в России на уровне 14-20%, что означает увеличение этого показателя с 18 млрд. долларов США в 2013 г. до 40 млрд. долларов США в 2020 году. Аналогично, ежегодный прирост объёма экспорта ИТ-продукции и услуг из России ожидается на уровне 14-16%, что означает увеличение с 4,4 млрд. долларов США в 2013 г. до 9,0 млрд. долларов США в 2020 г. (табл. 4).

Табл. 4.

Развитие информационных технологий в РФ [131, с. 10-11]

Нельзя сказать, что государственный регулятор никак не реагирует на происходящие структурные изменения в экономике. Разработанная Министерством связи и массовых коммуникаций РФ «Дорожная карта развития ИТ-отрасли» ставит задачу до 2020 года завершить «формирование устойчивой интегрированной в глобальный мир российской ИТ-экосистемы, объединяющей ИТ-компании и связанные с ними сообщества и организации (фонды, институты развития и др.) – основы развития российской ИТ-отрасли на перспективу до 2025 года и далее» [131].

Проблема заключается в неопределённости приоритетов институционального развития сетевой экономики в России. Для того, чтобы сформировать «глобальную ИТ-экосистему», требуется разработать методологию
и стратегию, определить направления и механизмы её развития. Речь идёт не о догоняющем развитии, а о достижении новых горизонтов в той области, где все участники пока ещё находятся в сопоставимо равных условиях.

Сегодня сетевая конкуренция уходит из сферы освоения отдельных рынков и даже технологий. В виртуальном пространстве конкурентоспособность определяется скоростью развития глобальных сетей на рынке, где нет расстояний, а сделки осуществляются почти мгновенно. В трансграничном Интернете выигрывает не тот, кто больше вкладывает в стартапы, а тот, кто раньше и эффективнее других строит глобальную сетевую инфраструктуру, позволяющую материализовать стартапы в реальную прибыль.

Это относится не только к отдельным экономическим субъектам, но
и к государственным институтам, определяющим институциональные «правила игры». Мы стоим на пороге нового мирового экономического порядка, в котором вместо глобального разделения на колонии и метрополии возникает новое разделение на субъекты и объекты сетевой экономики. Иначе говоря, на тех, кто использует сетевую экономику для извлечения прибыли и на тех, кто обеспечивает спрос.

Основная задача следующей (третьей) стадии институционального цикла сетевой экономики заключается в формализации таких норм и правил ведения бизнеса, которые обеспечат российским участникам рынка глобальные преимущества на виртуальном рынке. Именно в этой области развернётся институциональная конкуренция в ближайшие годы и именно здесь будут сформированы глобальные конкурентные преимущества участников рынка.

*       *       *

В условиях постиндустриальной экономики вектор развития экономической науки и практики ощутимо смещается из сферы промышленного производства в сферу товарного распределения. Новый тренд коренным образом меняет не только структуру рынка, но и структуру экономических отношений. Повсеместно формируются принципиально новые институты, которые пока не находят должного отражения в рамках экономической теории.

Качественное отличие ситуации заключается в том, что на смену банковскому кредитованию и производству, как определяющим факторам экономического развития, пришли трансакционные издержки и потребительский спрос. Уже это может свидетельствовать о начале перехода экономического развития к новому уровню самоорганизации, соответствующему следующему глобальному циклу Н.Д. Кондратьева.

До сих пор трансакции не воспринимались экономической наукой
в качестве двигателя социально-экономического прогресса. Однако структурные изменения в мировой экономике вывели сферу товарного распределения на лидирующие позиции. В первую очередь это связано с удешевлением стоимости рабочей силы из-за массового переноса производств в страны Юго-Восточной Азии и непропорционального роста финансово-банковского сектора.

Сложилась парадоксальная ситуация, когда непроизводственные доходы во много раз превышают доходы от производственной деятельности. Именно эта ситуация, наложившись на компьютерную и интернет-революции в сфере коммуникаций, спровоцировала качественный прорыв в мировом экономическом развитии. Институциональный цикл, связанный
с бурным развитием сетевой экономики, завершает вторую стадию (роста) своего развития, которая была связана с созданием неформальных институций, активно теснящих традиционные формы экономических отношений. Сегодня на повестке дня стоит следующая задача, связанная с формализацией новых институтов и использованием их потенциала для обеспечения глобального экономического роста.

 

---

Предыдущая

Оглавление

Следующая