Цивитальная организация в современном мире

В XX веке человечество столкнулось с принципиально новым явлением – социальной глобализацией. С точки зрения социального развития в целом это явление обладает самостоятельными системно-видовыми характеристиками в рамках родовых общесоциальных отношений. Поэтому многие исследователи сходятся во мнении о том, что наступает эпоха новой глобальной реальности, которая приведет к радикальному изменению привычной социальной действительности. «Мир сейчас стоит лицом к лицу с самодвижущейся <саморазвивающейся социальной – М.К.> системой, – отмечает, к примеру, А.Н.Уайтхед, – которую он не может остановить».[1]

Именно глобальные системы демонстрируют признаки системной организации: уникальность, высокую эффективность и несводимость общего к сумме частного. Вместе с тем, процесс глобализации объективен и внеиндивидуален. Он развивается повсеместно и одновременно в различных сферах общественной и социальной действительности – от культуры и образования до экономики и права, от обеспечения безопасности государства до мирового терроризма.[2]

По-видимому, мы имеем здесь дело с безальтернативным явлением в мировом развитии. Оно является системным, поскольку развивается независимо от деятельности социальных институтов и вызывается внешними для них причинами. Именно поэтому понимание и изучение данного явления имеет огромное значение не только для практики социального управления, но и для всей социальной теории в целом.

Сущность глобализации

В социальной реальности не осталось сегодня практически не одной сферы, где бы не доминировали глобальные управленческие структуры. И, если ранее процесс социальной адаптации государственных систем в окружающем мире занимал десятилетия (исламский Иран, маоистский Китай, советская Россия и т.д.) и даже столетия (например, колониальные страны), то сегодня государства постепенно утрачивают независимость и большинство управленческих функций регулируется на надгосударственном уровне. В результате государство как социальный институт уже не в состоянии самостоятельно формировать системные рамки на нижних уровнях социального устройства общества.[3]

Мы имеем здесь дело с принципиально новым социальным явлением – явлением глобализации. Глобализация – нечто большее, чем просто очередной этап развития социальной организации, поскольку глобальное развитие наблюдается не только у социальных систем, но и у адаптирующегося к ним общества. Глобальному уровню социальной организации (как и любому другому) сопутствует глобальный уровень общественной организации. На государственном уровне складываются надэтнические сообщества, а затем в процессе институционализации возникают этносоциальные надсистемы.[4]

Аналогичные процессы происходят на этническом уровне организации общества – сначала развитие экономических, социальных и иных процессов в мире приводит к размыванию национальных границ и формированию вненациональных общностей, а затем в новой общественно-социальной среде институционализируются наднациональное сознание. Французский политолог Ж.-Л.Кермонн определяет понятие «глобальное общество», как самую широкую социальную общность, «которая осуществляет наивысший уровень интеграции индивидов и автономна по отношению к своему окружению».[5]

Глобализация как процесс формирования наднациональных сообществ является новой надвигающейся реальностью цивилизационного развития. При подробном рассмотрении глобально-социальной организации становится очевидно, что глобальные структуры обладают всеми признакам системного управления. Например:

1.  международные организации (ООН, ЕЭС и др.) обладают собственным бюджетом и финансовыми ресурсами для проведения собственной международной политики;

2.  не только нормы международного права (договоры, соглашения, конвенции и т.д.), но и их документы первичны по отношению к законодательным нормам отдельных государств;

3.  действуют внегосударственные функциональные военные (миротворческие контингенты ООН), правовые (Европейский суд, Международный трибунал), финансовые (Всемирный банк, МВФ) и фискальные (международные комиссии) [6] и иные структуры.

На аналогичных принципах сегодня строят свою деятельность и глобальные общественные системы (Международная амнистия, Врачи без границ, экологические организации – Всемирный фонд охраны дикой природы (WWF), «Белуна», «Гринпис» и т.д.). Поэтому сегодня мы можем говорить о конвергенции не только социальных институтов, но и социальной среды.[7]

Общецивилизационная проблема здесь заключается в том, насколько социальная глобализация опережает в своем развитии этническую глобализацию. Поэтому здесь мы имеем дело с взаимосвязанным процессом параллельного развития социальных элит с одной стороны и индивидуального самосознания членов общества с другой стороны, в котором один тип развития определяет параметры другого. Таким образом, процесс социальной глобализации представляет собой выход всех участников социальных отношений за рамки территориальных границ и, одновременно, выход самих этих отношений за рамки межсубъектных взаимодействий.

Однако основное значение глобализации заключается в том, что она является не только объективным следствием обострения неразрешимых на государственном уровне социальных проблем и противоречий, но и способом их разрешения. Существуют объективные предпосылки формирования глобальных структур, благодаря которым «в национальных интересах государства должны денационализироваться и транснационализироваться, то есть отказаться от части своей автономии, чтобы решать в глобализированном мире свои национальные проблемы».[8]

При этом социальная глобализация представляет собой очередной способ опережающего развития социальных систем по отношению к обществу. Однако это развитие не естественное, а вынужденное. Его причина заключена в догоняющем внесоциальном развитии общественно-надэтнической организации. И, чем больше общество приобретает социальную самостоятельность, тем меньше возможностей для осуществления монопольного управления социальной системой остается у государственной элиты. Существует как бы два параллельных процесса:

1) внесоциальная глобализация, связанная с формированием глобальных этнических, культурных, профессиональных и иных сообществ;

2) социальная глобализация, связанная с формированием надгосударственных социальных систем глобального масштаба.

В некоторых случаях (например, в единой Европе) опережающее внесоциальное развитие (включающее в себя и неконтролируемое развитие территориальных систем низших типов), связанное с открытостью границ и размыванием этнических барьеров, вынуждает социальные элиты идти на формирование глобальных социальных образований. Как отмечает С.Н.Паркинсон: «следствие объединения в Европе – новое стремление провинций к автономии».[9] В других случаях (как в случае со странами, группирующимися вокруг мировых государств-лидеров) основным фактором глобального развития является стремление любым способом обеспечить лидирующее положение на международной арене для собственной государственной системы.

Поэтому одни и те же государственные элиты могут в равной мере активно и ревностно участвовать в деятельности и тех и других глобальных образований. Мало того, даже самые внутренне демократичные социальные сверхсистемы могут проводить достаточно авторитарную и несправедливую политику в отношении сторонних социальных систем. Все это создает эффект вакуума, буквально вынуждающим независимые социальные системы (элиты) любыми способами стремиться в лоно глобальных образований. У них просто нет иного выхода. В противном случае они утратят свою конкурентоспособность, и лишаться сначала авторитетности, а затем и легитимности в глазах общества.

Таким образом, глобальные социальные институты выполняют функции, присущие всем остальным видам социальных систем – они сдерживают теперь уже не только общественное, но и страновое развитие. Это обстоятельство еще раз доказывает их системную сущность: любая социальная система сдерживает развитие субъектов окружающей среды за счет изъятия и перераспределения ресурсных потоков.

Весьма характерно и то, что подтверждение данного тезиса можно обнаружить в зарубежных источниках, имеющих самое непосредственное отношение к деятельности глобальных социальных институтов. Так, подготовленные в 2001 г. «мозговым центром» республиканской партии США (речь идет о неправительственной организации «Фонд наследия») материалы к выпуску очередного издания «Мандата на лидерство» содержат любопытные факты.

В 54 странах, получавших помощь от МВФ в 1986-97 гг., рост производства ВНП на душу населения в среднем составил около 4%. За это же время государства, не обращавшиеся за содействием МВФ, обеспечили увеличение производства ВНП на душу населения на 24%. Всемирный банк за последние три десятилетия оказывал финансовую помощь 68 странам. Большинство из них не добились сколько-нибудь существенного увеличения экономических показателей, а в 20 странах, получивших в среднем по 1,4 млрд. долларов США, производство ВНП на душу населения упало на 21,7%.[10]

Однако существование территориальных систем вне сферы влияния глобальных организаций превращает «отступников» в изгоев. Выбора нет – для сохранения конкурентоспособности нужно либо присоединяться к деятельности глобальных институтов, либо остаться за бортом социального прогресса. Мы имеем здесь дело с принципиально новой формой социальной системности – социальным монополизмом планетарного масштаба. Пока этот процесс только начинается, но тенденция уже необратима.

Против глобальных тенденций социального развития направлено всемирное антиглобалистское движение. И, хотя это движение отличается стихийностью внутренней организации, оно тоже является одним из проявлений глобального развития, но уже на межэтническом уровне.

Не случайно наибольшее развитие антиглобалистское движение получило в странах Западной Европы, где наблюдается наивысшая степень развития социальных систем. Общество, исторически адаптировавшееся к их социализирующему воздействию, выработало определенный иммунитет к нему. Поэтому попытка вывести социальную организацию на новую глобальную стадию развития именно здесь вызывает столь бурные акции социального протеста.

С этно-этической точки зрения цели и задачи антиглобалистского движения можно признать едва ли не самыми моральными в мировой политической практике, поскольку деятельность этого движения направлена против установления мирового диктата социальных элит. Однако с точки зрения эффективности общепланетарного цивилизационного развития борьба с глобализмом вряд ли несет в себе конструктивное начало.

Источники социальной глобализации

Поскольку социальная глобализация выступает в качестве принципиально новой формы социальной организации, то и источники ее следует искать среди факторов, определяющих потребности и поведение доминирующих в обществе социальных элит. Социальная глобализация – столь же объективный процесс, как и возникновение государств. В ее основе лежит социальная целесообразность. В целом можно выделить следующие основные признаки глобализационного процесса:

1.  специфика наднациональных организаций заключается в том, что их задачи не могут быть реализованы отдельным государством или даже группой государств;[11]

2.  социальная глобализация развивается в направлении формирования наднациональной системы социального управления планетарного масштаба;[12]

3.  социальная глобализация является очередной стадией единого процесса социальной самоорганизации мирового сообщества.[13]

Безусловным лидером мирового глобально-социального развития сегодня является Европейский Союз. Это не просто надгосударственная система, выполняющая специфические функции. Мы имеем дело с полномасштабным надгосударственным образованием, к которому постепенно переходят важнейшие государственные функции, делегированные 15 государствами-членами: охрана границ, регулирование денежного обращения, законодательная деятельность и т.д.

Вместе с тем, на этническом уровне глобальные социосистемы не более справедливы и легитимны, чем любые иные территориальные системы. Сегодня даже западные аналитики признают, что «… демократическая легитимность ЕС является спорной, однако его эффективность, как целостности, вырабатывающей политические решения, – неоспорима».[14] Иными словами, даже самая передовая глобализованная социальная система столь же независима от рядовых членов общества, как и классические государственные системы.

Данное обстоятельство лишний раз доказывает тезис об искусственности любых социальных образований по отношению к обществу. Все они создаются социальной элитой, из социальной элиты и для социальной элиты. Поэтому, рассматривая феномен социальной организации в его глобальном аспекте, мы можем говорить лишь о глобализации влияния соответствующих элит и об объективных потребностях этих элит, лежащих в основе стремления к глобализации.

Причастность к глобализационным процессам обеспечивает социальным элитам новые возможности влияния и новые рынки сбыта. С.А.Афонцев, например, выделяет три ключевых фактора, определяющих процесс глобализации социальных систем и институтов:[15]

1. Расширение круга субъектов управления, влияющих на принятие решений правительств и международных организаций. Тем самым ослабляются традиционные механизмы репрезентации и агрегирования социальных интересов.

2. Региональные элитарные группировки, которые при общей ориентации на ценности открытой политики, представляют собой мощные инструменты защиты своих специфических интересов субъектов, оказывающих решающее влияние на выработку социальной политики.

3. Сдерживание международных организаций, выражающееся в подмене координации социальной политики в международном масштабе борьбой отдельных государственных элит за влияние на принятие глобально значимых решений.

Одной из важнейших причин глобального развития социальных систем аналитики признают смену социальных приоритетов под действием технологической специфики постиндустриального развития.[16] «Глобализация – процесс экономической экспансии, – указывает известный американский политолог Т.Лоуи, – базирующийся на удешевлении производства по мере его концентрации (а в разных отраслях экономики такая концентрация имеет неодинаковые масштабы) и зависящий от технологий и простоты перемещения».[17] Сегодня основной ресурс надгосударственных образований – не материальные блага, а организация. Основная задача – легитимизировать сложившиеся в определенной сфере правила социальных отношений.

Благодаря глобализации системная открытость превратилась в самостоятельный социальный ресурс и стала товаром. Это привело к ослаблению самостоятельности государственных систем, но одновременно увеличило ресурсные и организационные возможности доминирующих в мире социальных элит. Немецкий социолог У.Бек пишет: «За завоевание новых сфер деятельности и влияние в интересах государственного управления, то есть за расширение политического суверенитета и административных возможностей приходится платить активной "самоденационализацией"».[18]

Глобализация объективно снижает социальную значимость политики, идеологии и религии. В современном обществе уже не они обеспечивают реализацию задач социального управления. Если в середине XX века проблема государственной стратегии заключалась в обеспечении контроля над стратегическими ресурсами[19], то сегодня она сводится к вовлеченности в мировую инфраструктуру.[20]

За примерами далеко ходить не нужно. Так, только за 1992-1994 гг. благодаря оговоренным в Маастрихтском договоре мерам ВНП европейских стран вырос более чем на 1,5%, инфляция снизилась на 1-2% в годовом исчислении, внутриевропейская торговля выросла на 30%, а интенсивность перетока капиталов между входящими в Европейский Союз странами – на 25%.

В результате, помимо естественных центров «тяжести» в виде государств – мировых лидеров, постепенно происходит формирование коллективных социальных образований глобального типа. Симптоматично признание одного из последовательных приверженцев идеи "американского века" С.Хантингтона: «Хотя во всем мире люди толпятся в очередях у дверей американских консульств в надежде получить иммиграционную визу, в Брюсселе целые страны выстроились в очередь за дверями Европейского сообщества, добиваясь вступления в него».[21]

Типология и развитие глобальных систем

Типология глобально-социальных систем в целом соответствует общей типологии социальных систем. Иначе говоря, глобальные социальные системы могут быть как корпоративными, так и территориальными.

Типичным примером глобальных систем корпоративного типа могут служить транснациональные корпорации, играющие с середины XX века огромную роль в мировом экономическом развитии.[22] Общая тенденция развития деятельности транснациональных корпораций свидетельствует о том, что они все больше и больше выходят из-под влияния отдельных государств и приобретают самостоятельное значение на мировой арене. Они финансируют политические партии и движения развивающихся стран, сращиваются с государственными элитами и активно используют возможности ведущих государств мира для достижения корпоративных целей.

Однако на элитарном уровне транснациональные корпоративные элиты не представляют большой угрозы для государственных элит, поскольку интересы тех и других совпадают, а сами они часто представляют единое целое. Государственная элита использует возможности государственных систем для защиты интересов транснациональных корпоративных элит, которые ресурсно обеспечивают внеконкурентную социальную деятельность членов государственных элит. Такая форма симбиотических взаимоотношений является повсеместной нормой, а не исключением, хотя бы потому, что она существенно расширяет индивидуальные возможности членов государственной элиты в борьбе за власть.

В этой связи весьма показательно, к примеру, то что американский миллионер и филантроп Дж.Сорос разделяет недостатки глобальной капиталистической системы на пять разрядов: «неравномерное распределение выгод, нестабильность финансовой системы, нарождающаяся угроза глобальных монополий и олигополий, двойственная роль государства и проблема ценностей и социальной солидарности».[23] Интересы общества в этой схеме в расчет не принимаются или учитываются по принципу «при прочих равных».

Вместе с тем основная тенденция глобализации корпоративных систем заключается в том, что корпоративные интересы не превалируют в геоэкономическом пространстве над интересами государств, как еще недавно заявляли об этом некоторые экономисты. Наоборот, глобальное надгосударственное строительство идет параллельно корпоративному строительству, убирая государственные барьеры на его пути и формируя для него благоприятную социальную среду.

В новых экономических условиях только глобальные надгосударственные структуры способны влиять на деятельность транснациональных корпораций и определять условия мирового экономического развития. Поэтому государственные элиты мира добровольно отказываются от ряда государственных полномочий в пользу таких надгосударственных структур, в обмен на учет собственных интересов и на равноправное участие в их деятельности.

В результате на высшем уровне социального управления происходит своеобразное «разделение труда» (точнее – разделение полномочий). Появляются специализированные социальные институты, аккумулирующие в своих руках всю полноту соответствующих полномочий и претендующие на системность.

И то, что на уровне одного государства являлось своеобразной обузой для государственной элиты, на глобальном уровне может стать источником существования для специализированной социальной элиты. Поэтому одними из важнейших сторон социальной глобализации являются социальная унификация и социальная специализация.

Параллельно строительству глобальных корпоративных систем происходит бурное развитие надгосударственных территориальных (точнее – уже внетерриториальных) образований. Глобальные структуры территориального типа можно разделить на три вида в зависимости от степени самостоятельности и уровня самоорганизации:

1.  консультативные (низший уровень) – обеспечение межгосударственного диалога, содействие межправительственным связям;

2.  кооперационные (средний уровень) – координация усилий по социально-экономической и политической интеграции;

3.  надгосударственные (высший уровень) – формирование общецивилизационных стандартов, создание самостоятельных надгосударственных систем.

Можно даже сказать, что вид таких структур зависит от стадии развития глобальной организации, выделяемых по критерию автономности при принятии решений.

Стадия 1 – совпадает с эпохой становления развитых территориальных систем в их современном виде (начиная с формирования Лиги наций). Глобальные структуры здесь еще не существуют, но территориальные элиты ведущих государств уже осознают необходимость их создания. На этой стадии наднациональным институтам поручается выполнение задач, которые сами по себе имеют экспансивный характер. Схематично преимущества глобальных институтов можно продемонстрировать при помощи следующей схемы:

Рис. 1. Преимущества глобальных институтов

где «Г» – государственные системы, а «Н» – наднациональная структура.

На схеме видно, что наднациональная структура не только координирует деятельность государственных систем, но и существенно упрощает процесс взаимодействия между ними, оптимизируя (сокращая) количество необходимых контактов при принятии решений. «Система, углубляющая внутреннюю дифференциацию и повышающая адаптивные возможности, – отмечает Т.Парсонс, – тем самым усложняется и обязательно сталкивается с проблемами интеграции».[24]

Это происходит оттого, что глобальные структуры ввиду оптимизации социальных связей (см. рис. 1) позволяют более эффективно разрешать находящиеся в их ведении социальные проблемы и противоречия. В результате они получают поддержку не только доминирующих государственных элит, но и тех на кого направлено их социализующее воздействие. Их положение легитимизируется в обществе не только де-юре, но и де-факто.

Ранее уже говорилось о том, что жизненный цикл социальных систем территориального типа неизбежно связан с возникновением функциональной организации, развитие которой носит экстенсивный характер. При этом функциональные системы постепенно расширяют не только сферу своего влияния, но и потребляют все большее и большее количество ресурсов.

В западной литературе можно найти массу примеров, подтверждающих описанную закономерность. Цифры говорят сами за себя. Известный американский экономист, директор-рапорядитель Международного валютного фонда, С.Фишер приводит весьма характерный пример: если в 1929 г. федеральные расходы США составляли 3% ВНП, то к 1986 г. они выросли до 25%. Причем расходы местных органов власти выросли с 9% до 13% ВНП.[25] В США более 80 тыс. государственных и муниципальных структур имеют бюджет в размере 35% ВНП страны и обеспечивают 16% рабочих мест.[26] Иначе говоря, эти структуры изымают из экономики США около 1/3 всех доходов.

Согласно другим источникам, общие правительственные расходы ведущих европейских стран, измеряемые долей ВВП (в нынешних ценах), также возросли (с 1913 по 1992 гг.): [27]

во Франции с 8,9% до 50,1%,

в Голландии – с 8,2% до 54,1%,

в Великобритании – с 13,3% до 51,2%.

Одновременно в процентном отношении к ВВП выросли налоги на 40% (с 1950 по 1990 гг.).[28] Тогда как общие правительственные денежные поступления увеличились здесь почти на 70%. В 1990 году денежные поступления правительств государств Западной Европы составляли в среднем 45% от ВВП. Правительственные денежные поступления были высокими даже в наиболее бедных европейских странах: 38% – в Португалии и Испании и 34% – в Греции.[29]

У этой закономерности социального развития есть свои вполне объективные причины. Глобальные структуры не возникают спонтанно. Их формирование является логическим завершением жизненного цикла социальной организации. Далее возможно два пути – либо стагнация и ре-эволюционное обновление, либо дальнейшее расширение сфер и территорий влияния. Именно здесь разворачивается борьба за выживание между государственными системами. В итоге аутсайдеры идут по первому пути, а ведущие мировые державы – по второму.

Стадия 2: глобальные системы формируются и институционализируются, происходит формирование автономных межгосударственных структур, которые сразу же занимают отведенную им нишу в межгосударственном пространстве. Однако они полностью зависят от учредивших их государственных элит (примеры начиная с Лиги наций). Одновременно «крепнет как элитная, так и массовая поддержка наднациональных институтов»[30] и социальные элиты начинают выступать за то, чтобы развить и расширить функции наднациональных институтов. В результате локальные межгосударственные структуры приобретают все более и более глобальные масштабы (пример – НАТО, Европейский союз, ОПЕК и др.), постепенно превращаясь в инструмент глобального социального управления.

Тенденция создания формально самостоятельных международных надгосударственных структур впервые проявилась в мировой практике в начале XX века (Лига Наций, ООН, НАТО, Варшавский договор и др.). До 1990-х гг. (в условиях многополярного мира) эти структуры служили для сглаживания межгосударственных противоречий. С одной, правда, оговоркой – приоритетное право формирования международной этики, идеологии и нормотворчества всегда принадлежало нескольким крупнейшим и сильнейшим в экономическом и военном отношении державам.

Государства, не входящие в избранный клуб и, тем более государства, объявленные изгоями, такое положение не устраивало. Однако несопоставимость военного и экономического потенциалов не позволяло недовольным государствам влиять на положение вещей. По сути, речь шла здесь о государственным диктате стран – мировых лидеров.

Разобщенность между ними сохранялась (к примеру, пятиугольник «США, Англия, Франция Û СССР Û КНР» в ООН). Однако присутствовал и совместный диктат по отношению к остальным государствам, что не раз вызывало у них справедливые протесты (см. рис.2).

Рис. 2. Плакат, воспроизведенный на почтовой марке Ирана, выпущенной к дню ООН.

В основе общего (можно сказать – системного) интереса здесь можно выделить совокупность элементарных индивидуальных потребностей членов социальных элит (по А.Маслоу). Причина такого объединения – невозможность достижения поставленных целей силами одного государства, даже такого сильного, как США или СССР (или же союза нескольких государств).[31] Это вполне нормальная ситуация (разумеется, не с этической точки зрения). Эволюционные закономерности социобиологического развития подразумевают, что доминирующая социальная элита формирует для остальных участников системных взаимоотношений соответствующую социальную надсистему.

Основная задача формируемой надсистемы заключается в создании оптимального механизма управления системными процессами. Если бы международную политику формировали «средние страны» – мы получили бы всеобщую уравниловку. А в случае с «отсталыми странами» – результат мог быть совсем плачевным. Аналог на корпоративном уровне – условия совершенной конкуренции (всеобщий застой и приостановка экономического развития). Здесь действует та же «невидимая рука», о которой писал в свое время Адам Смит. Лидирует всегда сильнейший. Лидирует потому, что он сильнейший. Лидирует для того, чтобы сохранить свое особое положение.

Стадия 3. – где функциональные элиты межгосударственных институтов автономизируются, приобретая признаки системности. Этот процесс приводит к постепенному сокращению зависимости глобальных структур от государственных систем. В результате глобальные структуры перестают зависеть от конкретных государств-членов и приобретает все атрибуты самостоятельности: властные полномочия, собственный бюджет, аппарат и сферу доминирующего влияния.

Третья стадия представляет собой переход от структурности к системности, поскольку сформировавшиеся глобальные системы обосабливаются и выходят из-под прямого влияния государственных элит, обретая не только самостоятельные полномочия, но и самостоятельные интересы. И то, что первоначально было создано для решения глобальных задач социального управления в интересах доминирующих в мире государственных элит, найдя благоприятную почву для самостоятельного развития, выходит из-под их контроля и начинает развиваться по собственным законам.[32]

Формирование и развитие глобальных систем – детерминированный законами социального развития процесс, поскольку любая функциональная элита стремиться к сохранению и расширению своего влияния. Тогда как государственные элиты, стоящие у истоков надгосударственных систем рассматривают их лишь как инструмент решения собственных экспансионистских задач. Противоречие между ними заложено изначально, и это противоречие объективно обостряется по мере становления глобальных структур и приобретения ими системных качеств.

Поэтому явно ошибочным выглядит утверждение некоторых политологов о том, что глобализация навязывается миру крупными промышленно развитыми державами.[33] Факты указывают на то, что этот процесс развивается объективно и потому является системным. Так, например, в предвыборной платформе республиканской партии США наднациональные институты (Всемирной банк, МВФ, ВТО, ООН) прямо характеризуются как «международная бюрократия», которая «… отстаивает интересы никем не избранных элит, навязывающих несостоятельные решения крайне сложных проблем методами коррумпирования должностных лиц и поощрением инвесторов к риску».[34] Согласно этой платформе, в мире нет проблем, которые не могли бы быть разрешены на основе межправительственных соглашений и требовали бы создания наднациональных структур.

Конфликтная ситуация, связанная с противостоянием американской администрации и ООН по поводу учреждения Международного уголовного суда, когда США категорически отказались признавать полномочия этого органа, может служить еще одним тому подтверждением.[35] То же самое можно сказать и по поводу причин постоянной задолженности в бюджет ООН и явного скепсиса американской администрации в отношении возможностей этой организации. Однако факт остается фактом: прочие страны, включая ближайших союзников США, объективно стремятся к расширению своего участия в деятельности ООН.[36]

Перспективы глобального развития

Социальная глобализация с одной стороны открывает перед социальными элитами новые возможности и перспективы, а с другой – сокращает уже имеющиеся возможности территориальных систем. В результате деградируют не только территориальные элиты, игнорирующие глобальные социальные институты, но и сами государственные системы, постепенно утрачивая сначала внешнеполитическую легитимность, а затем и легитимность в глазах общества.

Следует отметить и то, что одновременно с процессом социальной глобализации происходит постепенное отмирание политических партий, они теряют доверие избирателей, их программы становятся похожими друг на друга, а политическая борьба утрачивает остроту. На смену политической тактике и стратегии рвущихся к власти элитарных группировок приходят политические технологии в исполнении безликих псевдопартийных функционеров. В итоге конкурентная борьба между социальными элитами за территорию и ресурсы сводится к исполнению финансируемых свыше политических ролей и постепенно утрачивает первостепенное значение.

При этом социальная глобализация практически неизбежно ведет к образованию глобальных социальных систем, монополизирующих право на осуществление управленческих функций мирового масштаба в отдельно взятой сфере общественных отношений. Здесь наиболее ярко проявляется основной принцип системного монополизма: одна среда – одна система.

Бурное развитие процесса социальной глобализации сродни экспансии эпохи великих географических открытий. На уровне отдельных государств всё сферы социального влияния распределены между устойчивыми группировками территориальных элит, а их право на власть и ресурсы охраняется законом. Тут уже сложно что-либо изменить, и альтернативным претендентам в сложившейся структуре социальных отношений просто нет места. Иное дело – глобальный уровень социальной организации, где становление структур социального управления еще не пришел к своему логическому завершению и есть множество «свободных ниш». Поэтому глобальная форма социального развития открывает для людей, жаждущих социального статуса и власти, наиболее заманчивые перспективы.

Формируется новая неизвестная прежде область деятельности – глобальная организация общественного управления. Это своеобразный Клондайк неизведанных социальных возможностей, статуса и власти. Пока социальный процесс здесь только начинает набирать силу. Но когда это произойдет, знакомая картина мироустройства может претерпеть существенные изменения, вплоть до смены приоритетов социального строительства у соответствующих элит.

С развалом СССР и крахом коммунистической идеологии мы получили монополярный мир. Социальная практика показывает, что с каждым годом глобальные системы международного управления приобретают все более структурированный характер. Казалось бы, остается еще шаг до создания Всемирного правительства. И такие планы уже существуют. Так, одна из наиболее проработанных концепций создания «мирового правительства» была создана в начале 1980-х гг. французским политологом Б.Гранотье.[37] Под мировым правительством Гранотье понимает некую наднациональную функциональную структуру, вырастающую из институтов сегодняшней ООН и дополняющую их.

Концепция Б.Гранотье сводится к созданию общемирового двухпалатного парламента, верхней палатой которого является Генеральная Ассамблея ООН, состоящая из представителей государственных систем. Нижнюю палату Б.Гранотье предлагает сформировать путем прямого избрания депутатов от равночисленных округов планетарного масштаба. Борьбу за избрание в нижнюю палату глобального парламента будут вести между собой "всемирные партии", воплощающие альтернативные подходы к видению глобальных проблем.

Однако при кажущейся внутренней целостности концепция Б.Гранотье нежизнеспособна по одной простой причине – она игнорирует интересы территориальных элит, олицетворяющих государственные системы. Создание глобальной функциональной структуры без участия в этом процессе лично заинтересованных представителей государственных элит никогда не получит общемировой легитимности.

Ведь, как отмечают даже западные исследователи, в Европейском Союзе, принятом Б.Гранотье в качестве прообраза общемирового парламента, важные решения полностью зависят от соответствующих политических элит и принимаются на основе принципа ad hoc – то есть в рамках Европейского совета как главного органа ЕС для межстрановых согласований или через институт председательства, а не в результате применения укорененных в конституции процедурных механизмов.

По-видимому, слабость этой и других подобных концепций заключается в их ориентированности на желаемое, а не в обобщении действительного.[38] Такой подход ведет к неизбежной утопичности концепций и их оторванности от реальности. Для создания общемировой социальной системы требуется первоочередное формирование соответствующей единой общемировой системной элиты. В этом смысле у «большой восьмерки» сегодня гораздо больше шансов сформировать общемировое правительство, чем у консультативной Генеральной Ассамблеи ООН. Функциональная организация сама возникнет в ходе институционализации, когда сформируются функции глобальной системы, и у соответствующей глобальной элиты появится потребность в их реализации.

Основной принцип строительства глобально-социальной системы выглядит следующим образом: социальная элита, претендующая на формирование глобальной системы мирового масштаба (критерий организации) должна обладать социальным контролем над значительной частью высоколиквидных мировых ресурсов (критерий ресурсов). Так, к примеру, только три мощнейших в экономическом отношении государства (США, Япония и Германия) дают более 50% мирового внутреннего валового продукта. Не случайно «большую восьмерку» все чаще называют «мировым политбюро».

Только такая надгосударственная элита сможет обеспечить и сохранить в жесткой конкурентной борьбе свое право на власть. Здесь нужно лишь наличие реальной насущной потребности государственных лидеров в создании глобального правительства. Однако реальная потребность в формировании глобальных систем социального управления сформируется лишь тогда, когда у государственных элит возникнет реальная необходимость (основанная на безальтернативности) в использовании глобализованных механизмов социального управления.

Сами мировые лидеры вряд ли когда-нибудь инициируют создание мирового правительства, поскольку данная мера означает добровольный отказ от части исключительных прав и полномочий государственной элиты. Только опережающее развитие внесоциальной организации общества способно заставить их это сделать. И если глобальное правительство когда-нибудь будет создано, то это произойдет на основе описанных выше закономерностей.

Опубликовано: Калужский М.Л. Цивитальная организация в современном мире // Омский научный вестник. – 2006. – № 1. – С. 20-28. – ISSN 1813-8225.